Плачи Иеремии. Глава 3▼

Дух Христа у остатка, страдания за свидетельство и за его отвержение

В главе 3 мы находим выражение чувств веры, страдающей веры, Духа Христа в остатке, по причине суда над Иерусалимом, в котором обитал Бог. До этого пророк (или Дух Христа в нем) говорил от имени Иерусалима, оплакивая его страдания и исповедуя его грех, взывая к Сущему против его врагов, рассказывая, что Он сделал, отвергая свое святилище и (начиная с гл. 2,11) выражая свое глубокое страдание при виде зла. Но в главе 3 он помещает себя среди зла, чтобы выразить чувства Духа Христа, правда не абсолютным образом согласно совершенству самого Христа, но действуя в сердце пророка (как это имело место в целом в случае Иеремии), выражая его личное душевное страдание, — страдание, производимое Духом, но облаченное в чувства сердца самого пророка, чтобы подчеркнуть то, что практически происходило в сердце верного израильтянина, подлинную сущность того, что было самым возвышенным в тот день скорби и страдания, в который, увы, в отношении народа было надежды не больше, чем в отношении нападавших на них врагов, в чем сердце верного страдало без надежды на исцеление намного сильнее из-за непослушания народа голосу Сущего, чем из-за врагов, поднявшихся в суде. Чего только не выстрадал Христос! То, что Его Дух производит среди человеческой слабости, Он сам перенес и прочувствовал в полной мере. Только Он был совершенен во всем, через что прошло Его сердце в Его страдании.

В главе 3 пророк посредством Духа Христа выражает в своем лице все, что он испытывал, разделяя страдание Израиля и в то же время являясь мишенью для вражды израильтян, — положение, замечательным образом похожее на положение Христа. Какое страдание может быть подобно страданию того, кто разделяет страдание народа Бога, не будучи способным отвратить зло, потому что народ отказался прислушаться к посланию Бога, — подобно страданию того, кто носит его в своем сердце, чувствуя, что, если бы этот безрассудный народ только пожелал прислушаться, гнев Бога был бы отвращен? Это плач самого Христа: «О, если бы и ты узнал...» [Лук. 19,42]. В основном Иеремия разделял те же чувства. Но мы видим его главным образом как того, кто из среды народа, как того, кто сам лично разделяет последствия зла, видя себя под тяжестью этих последствий, ибо они отвергли его свидетельство. Это же можно сказать о Господе в конце Его жизни или на кресте. Но мы видим, что у пророка это чувство, как это имело место в какой-то степени в случае Иова, здесь приобретает форму личной молитвы, в которой высказывается жалоба о личном страдании. Иеремия страдает за свидетельство и из-за отвержения этого свидетельства. Первые девятнадцать стихов главы 3 содержат выражение этого состояния. Это всецело дух остатка, и, за исключением чувства, которое я уже отметил, это выражено во многих псалмах. Все это действительно, если мы идем до креста^[1], разделял сам Христос.

Обращение в вере к Бьющему

Пророк говорит, как тот, кто сам несет в своем сердце глубокую скорбь от того, что Сущий навлек на Иерусалим. Но он ощущает это как тот, кто знает Бога как своего Бога, чтобы он мог испытать, что значит быть объектом гнева Бога. Он страдал с Иерусалимом и он страдал за Иерусалим. Но истинность этих отношений с Сущим, делая эти страдания Иеремии более глубокими, в то же время поддерживала его (ст. 22). Он начинает понимать, что, в конце концов, лучше иметь дело с Сущим, хотя, с другой стороны, это придавало всему более болезненный характер. Он чувствует, что благо быть страдающим и уповать на Сущего, который бьет; ибо Он не отвергнет навсегда. Он наказывает не по своему желанию, но по необходимости. Зачем жаловаться на наказание за свои грехи? Лучше обратиться к самому Сущему^[2]. Он, по сути, побуждает Израиль сделать это — обратиться, и, помня страдание своего плачущего народа, вера действует, пока не вмешается Сущий. Хорошо, когда страдание, подобное этому, прочувствовано; плохо, когда позволяют ему ослабить упование на Сущего.

Укрепившись сам, пророк может заверить других в благости Бога

Пророк напоминает о страдании Иерусалима и, помня, как ему самому была оказана помощь, он полагается на доброту, испытанную им, чтобы укрепиться в уверенности, что Бог явит ту же доброту и народу. Но в отношении гордых и беспечных, которые отвергли истину и чья вражда к Богу явлена в их ненависти к носителям Его слова, он просит, чтобы Бог излил на них свой суд^[3]. Таким образом, успокоенный в духе и, с более глубоким страданием сердца, находя утешение в том, что бедствие пришло от Сущего, он может возвратиться к самому страданию, измеряя всю его меру, которую боль души помешала понять до того, как он смог добраться до его истинного источника. Сейчас он способен остановиться на подробностях, хотя и с глубокой печалью, однако с большим спокойствием, ибо его сердце с Богом. Чувство беспокойства и страдания при мысли о суде Бога, изливающемся на тех, кого Он любит, не является грехом, хотя в случае с Иеремией его сердце иногда ослабевало от этого.

Глубокие страдания Христа в суде Бога

Нет ничего плохого в том, чтобы быть взволнованным и, так сказать, потрясенным, когда Бог разрывает, возможно, не отношения, но связь, которую Он поддерживал с тем, что являлось объектом Его благосклонности, что несло Его имя и Его свидетельство. Христос прочувствовал это в отношении самого себя, хотя Его душевное страдание шло значительно дальше: «Душа Моя теперь взволнована; и что Мне сказать? Отче! избавь Меня от часа сего!» Только у Христа все совершенно, и если Он чувствует в совершенстве глубокое страдание, видя, что объект любви Бога становится объектом Его суда (чувство ни с чем не сравнимого горя), видя его в то же время согласно совершенству путей Бога, то Он может сказать: «Но на сей час Я и пришел. Отче! прославь имя Твое». Он сам был несомненным объектом всей любви Бога и, следовательно (если суд должен был прославить Бога), объектом совершенного суда, так сказать, совершенной оставленности со стороны Бога. Ужасным в этой мысли является то, что изменение отношений между Христом и Богом было абсолютным и совершенным в Его случае согласно самому совершенству отношений. Он страдал от оставленности Богом, наступившей вместо наслаждения бесконечной благосклонностью, которую Он знал.

Различие между местом Иеремии и местом совершенного Человека — Христа

Что-то подобное было с Иерусалимом; и Иеремия, чувствуя Духом Христа ценность отношений города с Тем, кто нарек на нем свое имя, и разделяя это, страдает вместе с тем, что было осуждено Богом. Только, хотя и движимый Духом Христа, он должен обрести равновесие своих мыслей, он должен искать Сущего, чтобы ввести Его в страдание Его народа среди всех своих личных скорбей и истинных, но человеческих движений потрясенного и удрученного обстоятельствами сердца. Он связал себя с Иерусалимом, заняв то положение, которое он занимал перед Богом, но он не связал себя с ним единственно и абсолютно для Бога и подобно самому Богу так, как это сделал наш благословенный Господь. Между его душой и Богом был объект (объект, также возлюбленный Богом), который не был любим абсолютно в Боге и из любви к Богу, и, следовательно, этот объект должно постигнуть страдание, и, так как Иеремия был в Иерусалиме и из Иерусалима, оно должно постигнуть его сердце в этом самом месте — чтобы затем Бог приблизил его к себе, так что Иеремия сможет смотреть на все с точки зрения Сущего. Но Христос был сам абсолютно в этом месте, для славы Бога и спасения других. Он должен был стать перед Богом тем, что судимо, от чего Он был бесконечно далек, даже как человек. Всегда совершенный, Он научился во всей полноте этому — что значит быть тем, что судимо, перед Богом, и совершенно прославил Бога там. Но этого никто не может постичь, хотя мы и знаем, что это истинно. У Иеремии было правильное основание — основание чувств Бога, и он находит Сущего прежде всего, несмотря на страдания, но скорее в самом страдании, и он тотчас поправляется не от страдания, а в страдании, силой Бога. Христос может сказать: «Сколько раз хотел Я собрать детей твоих» [Лук. 13,34]. Это любовь Бога. Иеремия исповедует грех и должен исповедовать его, так как сам находился в этом месте, хотя в этом было свидетельство Бога. Но эта мысль изменяет, таким образом, характер чувства (см. гл. 1,19.20).

Христос не искал ничего в качестве поддержки, как если бы Он мог найти что-либо в состоянии народа, что было бы способно утешить Его и укрепить Его сердце. Его страдание было несмешанным и абсолютно присущим Ему одному, более глубоким (ибо кто мог разделить его?), но совершенным, ибо Он чувствовал его один. Также в Иоан. 12 именно Ему это все предстоит (ибо это Евангелие отставляет в сторону старую виноградную лозу как отвергнутую), Он не может желать, чтобы пришел час, когда Бог покинет Его; Он должен страшиться и волноваться, именно поэтому Он был услышан. Но это происходит между Богом и Им одним. Никакая другая мысль не должна вмешаться, это полностью с Богом. Если бы было возможным, чтобы это произошло, то все было бы потеряно. Но нет, мы видим абсолютную покорность совершенного человека, который стремится (и не стремится больше ни к чему) к тому, чтобы имя Бога прославлялось в соответствии с Его совершенством; чтобы любой ценой для Него самого имя Бога прославлялось. Он действует сейчас не как Бог, который должен обязательно поддерживать славу, но как тот, кто подчиняется всему, кто жертвует самим собой для того, чтобы Бог мог прославить свое имя. По этой причине Он был суверенно прославлен как человек — славная тайна, в которой слава Бога будет сиять всю вечность.